Танкист-штрафник [с иллюстрациями] - Владимир Першанин

— Ладно, — решил Таранец. — Идем к этому мосту, а там видно будет.

Добрались до второго села тихим ходом. Приходилось идти осторожно, чтобы не увидели с дороги немцы. Уже знакомый мне мужичок довел танки до моста. Загнали машины сразу под деревья, замаскировали, а потом оглядели переправу повнимательнее. С нашей стороны от моста осталась часть «быков», взрывчатку закладывали на противоположном правом берегу. Темнела перед нами двадцатиметровая полоса темного мартовского льда. Ненадежного, весеннего. Таранец, механик Федотыч и мы с местным мужичком несколько раз перешли речку. Топали ногами, вслушиваясь в слабый треск.

Осмотрели остатки моста. Танки лед проломят — это было ясно. Прикинули, какой был мороз прошлой ночью. Градусов десять или чуть больше. Зато днем солнце вовсю грело. Лужи на дорогах. Решили, что единственный выход — настилать бревна, обливать их водой и делать ледяную переправу.

Я хорошо помнил, как вляпался со своей «тридцатьчетверкой», форсируя речку вдвое мельче. Да и сомневался, что сумеем соорудить переправу, которая выдержит машины весом тридцать тонн. Мнения разделились. Мой механик-водитель Федотыч, еще двое механиков и часть танкистов стали убеждать старшего лейтенанта, что с переправой ничего не получится. Теплеет с каждым днем — не выдержит лед.

— Другой выход есть? — усмехнулся Таранец. — Южнее все немецкими войсками забито. Надо прорываться на север. Или танки топить?

Танкисты отмалчивались. Вслух такое предложение никто не высказывал. Таранец отозвал меня в сторону, мы совещались с ним вдвоем, не взяв с собой даже старшего сержанта Федотыча, нашего постоянного советника и самого опытного механика. Свернули по самокрутке, закурили.

Нас четырнадцать человек, — отрывисто заговорил командир роты. — Вооружены мы хорошо. Шесть пулеметов с танков поснимать, автоматы, гранаты имеются. Пешком, где через лес, где по оврагам, мы до линии фронта доберемся. Может, не все, но большинство. Только встреча будет хреновой. Не простят три утопленных танка. Нас с тобой наверняка за уничтожение исправных машин к стенке поставят. В лучшем случае — штрафная рота. Та же смерть, только другим концом. Да и ребята зря думают, что в стороне останутся. В такой обстановке с каждого спросят. Скорее всего, тоже в штрафную роту отправят. Как ни крути, а прорываться будем на танках. Извини за громкие слова, но лучше в бою умереть, чем пулю в затылок получить или штрафником стать.

— Они долго не живут, — сказал я. — Одна, две атаки, и привет с того света. На себе испытал.

— Значит, поддерживаешь меня, Леша?

— Конечно.

— Тогда нам обоим надо объяснить ребятам, что всех ждет. Я их понимаю. Надоело людям «смертью храбрых» умирать. Хотят выжить, семьи увидеть. Но другого выхода, как на танках пробиваться, — не вижу.

На этом закончили наше совещание. Выстроили личный состав, и Таранец рассказал ситуацию.

— Все. Обсуждения закончились. Теперь действуют только приказы. У кого голова на плечах есть, тот меня поймет. Сейчас — отдыхать, а в сумерках начинаем делать переправу.

Танкисты молча расходились по машинам. Видимо, до большинства дошло, что другого выхода действительно нет. Разговоры между собой, конечно, вели. Бурчали, что рискованно на танках прорываться. Таранца, наверное, ругали. Но вскоре все уладилось. Мой экипаж устраивался на отдых. Мне, как командиру, достался старый полушубок, вместе покурили. Часа три поспав, вышли на лед. Работали всю ночь. Бревен от моста и стволов деревьев хватило, чтобы выложить настил. Но вода, которую мы набирали из проруби, замерзала плохо. К рассвету мы были мокрые, валились с ног от усталости, а переправа получилась слабая. Требовалась как минимум еще одна морозная ночь, а может, и две. Сушить одежду сил не хватило. Переоделись во что смогли, а нашего помощника из деревни попросили отыскать харчей. Дали на обмен старые сапоги и телогрейку.

— Принеси хоть чего-нибудь. Ребята ноги протянут с голодухи.

До полудня спали, а потом Таранец отправил меня на правый берег. Сумеет мужичок достать еды или нет — неизвестно. Вдруг вообще не вернется.

— Давай, Алексей. Бери с собой Леньку Кибалку. У него глаза острые. Может, лошадь убитую найдете, отрубите, сколько сможете. И гляньте, что на правом берегу творится.

Пошли. Ледяные бугры, островки кустов с тающим снегом. Людей поблизости не было. Но шли осторожно, высматривая в бинокль, что впереди. На проселке обнаружили трупы наших бойцов. Десятка полтора, расстрелянных, судя по всему, немецкими самолетами. Овраги, заполненные снегом, взорванная дамба, покрытая, как панцирем, серым льдом. Снова тела убитых бойцов, сгоревшая полуторка, обглоданная туша лошади. Крошечный хуторок, рядом с прудом, разбит и сожжен дотла. Людей не видно и не слышно. Запустение, как в романе Уэллса «Война миров».

— Читал «Войну миров»? — спросил я Леню Кибалку.

— Не-е… О чем книжка?

— Как марсиане Землю пытались завоевать. Вот такие развалины да сгоревшие поселки оставались. А людей они для еды захватывали.

— Человечину, значит, жрали? Я про них ничего не слышал. Эта война давно, наверное, была? — оглядываясь по сторонам, спросил мой товарищ.

— Не было никаких марсиан. Писатель Герберт Уэллс написал фантастический роман.

— Фантазия, значит…

— А чем немцы лучше? Мертвая земля. Птиц и то не видно.

Мы прошли к северу от Ворсклы километров восемь. Вдалеке разглядели машины, двигающиеся по дороге, окраины какого-то поселка. Судя по карте, Дорогош. На окраине стояла зенитная батарея. Мы повернули назад, и возле еще одной сгоревшей деревни едва не нарвались на два противотанковых орудия, перекрывающих дорогу. Метров четыреста отползали, боясь поднять голову, а потом, пригнувшись, побежали по низине. На развилке изрытых гусеницами проселочных дорог нашли наконец павшую лошадь. Ее уже поклевали вороны, и туша лежала не меньше недели. Ночью замерзала, а днем немного оттаивала.

Нижняя половина туши, примерзшая к земле, сохранилась лучше, но сдвинуть лошадку мы не смогли. Отрубили топором несколько кусков, набили вещмешки и зашагали назад. Когда вернулись, оголодавшие ребята едва не накинулись на сырое мясо. Командир роты приказал развести из сухих веток несколько костерков, чтобы было поменьше дыма, и варить мясо небольшими порциями. Ох, и противное было варево! Из ведра и котелков выплескивалась бурая вонючая пена. Мясо было черным, жестким, как резина, а у нас выступала голодная слюна. Если бы не Таранец, мы бы грызли сырую конину.

— Терпите, а то отравитесь к чертовой матери! Лошадь твоя с тухлецой.

— Посвежее не нашлось.

Наконец Антон посчитал, что мясо сварилось. Кто не ел вонючей, начинающей пропадать конины, тому трудно объяснить эту сторону войны. Кроме обстрелов, холода, снарядов в лоб постоянно присутствует голод. Мы, обжигая губы, глотали горячие куски, почти не жуя. Да и разжевать конину было невозможно. Когда заканчивали трапезу и запивали мясо кипятком, пришел наш знакомый мужик с двумя помощниками. Принесли вареной картошки, прокисшей капусты, самогона и молока. Выпили и съели все. Как у нас желудки выдержали эту смесь, удивляюсь!

До темноты спали, а ночью закончили строить переправу. Курили принесенный табак, варили в дорогу остатки конины. Когда обошли настил, убедились, что лед замерз. По одному, осторожно, перегнали все три танка. Под тяжестью последней третьей машины лед крошился, а бревна расползались. Выдержала наша ледовая переправа на речке Ворскла. Трещал, ломался лед у берегов, но танки мы вывели. Попрощались со своими помощниками и двинулись вперед.

Мы находились в верховьях Ворсклы, пятисоткилометрового притока Днепра, где судоходная река сужалась до размеров деревенской речки, а до устья оставалось километров семьдесят. До линии фронта — и того меньше. Ночью мы слышали на севере и востоке отдаленный гул стрельбы. Но двигались почти наугад, благо местность мы немного разведали.

Думаю, по прямой до линии фронта, было километров пятьдесят. Но по прямой на войне не ходят, а значит, предстояло пройти вдвое больше. Сначала шли вдоль речки. Потом Таранец дал команду сворачивать в степь. Впереди виднелись машины. Свернули, и здесь, почти на ровном месте, в низине, завяз мой танк. Поляна выглядела безобидной, но подземные ключи промыли лед. Хорошо, что Федотыч вел машину осторожно, а то бы вообще утонули. Но врюхались крепко. Погрузились передком до люка механика. Начали цеплять тросы. Старший сержант Черныш, опытный механик-водитель, сел за рычаги второй «тридцатьчетверки». Машина буксовала, трос дважды лопался. Скрутили все имевшиеся обрывки.

На помощь пришел Таранец, который наблюдал с пригорка за местностью. Начали тащить двумя машинами. В этом месте нам всем едва не настал конец. Шестерка «юнкерсов» шла на высоте полутора километров. Один даже поднырнул, чтобы лучше разглядеть, что за танки копошатся внизу. Если бы кинулись убегать, сработал бы у «лаптежников» охотничий инстинкт. Вшестером раздолбали бы все три танка. Но Таранец крикнул, чтобы мы не суетились и продолжали работу. Это и спасло. Летчик посчитал нас за своих.